«Пигмалио́н» (англ.Pygmalion: A Romance in Five Acts) — одна из самых известных пьес Бернарда Шоу, написанная в 1912 году. Оригинальность, остроумие и демократический дух пьесы, отражавшей глубокие и острые социальные проблемы, обеспечили ей огромную популярность во многих странах. Произведение пользуется успехом и в наши дни[1].
По сюжету, лондонский профессор фонетики Генри Хиггинс заключил со своим приятелем, полковником Пикерингом, пари. По условиям пари, Хиггинс должен за шесть месяцев обучить уличную цветочницу Элизу Дулиттл произношению, принятому в высшем обществе, и на светском приёме суметь представить её как герцогиню. Задача непростая: девушка выросла в трущобах, говорит на грубом лондонском просторечии кокни и, разумеется, отнюдь не отличается высокой культурой поведения и речи.
Название пьесы заключает в себе ироническую аллюзию на античный миф о скульпторе Пигмалионе, создавшем настолько совершенную статую девушки, что сам всей душой полюбил своё творение, и богиня Афродита согласилась по его просьбе оживить изваяние.
Для экранизации 1938 года Шоу написал несколько крупных новых эпизодов, которые сейчас обычно включаются в английский текст пьесы (см. этот текст в Викитеке)[2]. Русский перевод этих важных дополнений пока отсутствует.
В 1956 году американский композитор Фредерик Лоу написал по мотивам пьесы мюзикл «Моя прекрасная леди», также имевший большой успех. Как фильм, так и мюзикл, в отличие от пьесы, заканчиваются счастливым любовным финалом[3].
К 1912 году 56-летний Бернард Шоу уже прославился яркими социально-философскими пьесами «Оружие и человек», «Ученик дьявола», «Цезарь и Клеопатра», «Человек и сверхчеловек». Замысел «Пигмалиона» начал складываться у драматурга, по его признанию, ещё в 1897 году[4].
В новой пьесе Шоу решил отразить своё многолетнее увлечение фонетикой. Произношение, по его мнению, разделяет социальные группы Англии сильнее, чем многие другие факторы, и эту несправедливость необходимо устранить[5]. В то же время Шоу стремился показать, что никакой непроходимой пропасти между «низшими» и «высшими» классами не существует. Позднее литературоведы обнаружили в романе «Приключения Перигрина Пикля» классика шотландской литературы XVIII века Тобиаса Смоллетта историю, довольно близкую к «Пигмалиону», хотя в романе Смоллетта попытка преодолеть классовые барьеры заканчивается неудачей[6][4].
Прототипом профессора фонетики Хиггинса в некоторой степени послужил известный английский филологГенри Суит. «Те, кто его знал, угадают у меня в III акте намёк на изобретённую им систему стенографии… Пигмалион-Хиггинс не есть портрет Суита, вся история с Элизой для Суита была бы невозможна. Но, как вы увидите, в Хиггинсе присутствуют черты Суита»[7]. По другой версии, прототипом Хиггинса был близкий друг драматурга, художник-академист Фредерик Лейтон, а прототипом Элизы Дулиттл стала Дороти Дин[8][9][10][11] — актриса драматического театра и натурщица, позировавшая в юности Лейтону и другим художникам-викторианцам.
Шоу создал пьесу за 4 месяца (март — июнь 1912 года). Роль Элизы была написана для известной актрисы Стеллы Патрик Кэмпбелл, однако из-за театральных интриг английская премьера была надолго отложена[4]. Эпизод написания «Пигмалиона» отражён в пьесе Джерома Килти «Милый лжец». Первая постановка «Пигмалиона» состоялась в венскомБургтеатре 16 октября 1913 года[3], её посетил эрцгерцогФранц Фердинанд[12]. 24 марта 1914 года пьеса была представлена американской публике, а вскоре, 11 апреля 1914 года, — лондонской (Театр Её Величества). Хиггинса в Лондоне играл Герберт Бирбом Три. Шоу внимательно следил за репетициями и нередко вмешивался, если не был согласен с актёрской трактовкой роли[1]. В том же 1914 году «Пигмалион» был поставлен в Санкт-Петербурге театром Сабурова[13].
Повсюду пьеса имела огромный успех, в Лондоне она выдержала 118 представлений[3]. Однако сразу после премьеры в Лондоне возник громкий скандал. Сидней Гранди (Sydney Grundy) и ряд других театральных критиков выразили возмущение наличием в пьесе Шоу грубо-простонародных выражений, которые в поствикторианской Англии считались непристойными. Особое возмущение вызвала реплика Элизы в III акте: «Not bloody likely!» (в русских переводах неточно передано как «К чёртовой бабушке» или «К чертям собачьим»). По мнению Гранди, это «оскорбление общественного вкуса», а Ассоциация театральных антрепренёров потребовала убрать эту фразу, угрожая отзывом лицензии у театра. Общественность не поддержала критиков, пьеса шла под частые взрывы аплодисментов[4]. В кинофильме эпатажная фраза также присутствует. В 1950-е годы понимание непристойности смягчилось, поэтому в мюзикле Лоу данная шокирующая фраза заменена другой[14] (тоже «неприличной», но более соответствующей восприятию зрителей середины XX века)[15].
Шоу не торопился публиковать текст пьесы, так что первым появился её немецкий перевод (перед венской постановкой, в начале 1913 года), а в ноябре 1914 года, уже после театрального триумфа, текст был напечатан сразу в двух журналах: «Everybody's Magazine» и «Nash's Magazine». Первая книжная публикация состоялась в 1916 году (издательство: Brentano’s), в 1941 году был опубликован текст, значительно дополненный Шоу по мотивам сценария фильма (см. ниже)[1].
Текстология
Написание имён персонажей в разных русских переводах немного отличается; Дулиттл или Дулитл, Хиггинс или Хигинс, Эйнсфорд или (в ранних переводах) Айнсфорд. Далее используется написание, принятое в переводе Евгении Калашниковой (1948 год).
Элиза Дулиттл, цветочница. Шоу описывает её следующим образом. Её никак нельзя назвать привлекательной. Ей лет восемнадцать-двадцать, не больше. На ней чёрная соломенная шляпа, сильно пострадавшая на своём веку от лондонской пыли и копоти и едва ли знакомая со щёткой. Волосы её какого-то мышиного цвета, не встречающегося в природе: тут явно необходимы вода и мыло. Порыжелое чёрное пальто, узкое в талии, едва доходит до колен; из-под него видны коричневая юбка и холщовый фартук. Башмаки, видно, также знали лучшие дни. Без сомнения, она по-своему чистоплотна, однако рядом с дамами решительно кажется замарашкой. Черты лица у неё недурны, но состояние кожи оставляет желать лучшего; кроме того, заметно, что она нуждается в услугах дантиста[16].
В ходе пьесы Элиза преображается. Хиггинс обучает её великосветскому произношению, у Пикеринга, безупречного джентльмена, она заимствует светские манеры. Одновременно, и неожиданно для Хиггинса, она приобретает чувство собственного достоинства. «Роль эта стала излюбленной женской ролью в театре и прославила многих актрис»[15].
Генри Хиггинс, профессор фонетики. Зарабатывает на жизнь, обучая разбогатевших выскочек-нуворишей аристократическому произношению, благодаря чему они рассчитывают войти в светское общество. Характеристика автора: Крепкий, полнокровный, завидного здоровья мужчина лет сорока или около того; на нем чёрный сюртук, какие носят адвокаты и врачи, крахмальный воротничок и чёрный шёлковый галстук. Он принадлежит к энергическому типу людей науки, которые с живым и даже страстным интересом относятся ко всему, что может явиться предметом научного исследования, и вполне равнодушны к вещам, касающимся лично их или окружающих, в том числе к чужим чувствам. В сущности, несмотря на свой возраст и комплекцию, он очень похож на неугомонного ребёнка, шумно и стремительно реагирующего на всё, что привлекает его внимание, и, как ребёнок, нуждается в постоянном присмотре, чтобы нечаянно не натворить беды. Добродушная ворчливость, свойственная ему, когда он в хорошем настроении, сменяется бурными вспышками гнева, как только что-нибудь не по нём; но он настолько искренен и так далёк от злобных побуждений, что вызывает симпатию даже тогда, когда явно не прав.
Пикеринг, полковник, «приятный тип старого армейца». Образцовый джентльмен. Элиза в конце пьесы признаётся полковнику, что именно его учтивость сыграла решающую роль в её преображении[17]:
Знаете, когда по-настоящему началось моё воспитание?.. В тот день, когда я впервые пришла на Уимпол-стрит и вы назвали меня мисс Дулиттл. С этой минуты я начала уважать себя… Вы разговаривали со мной стоя, снимали передо мной шляпу, пропускали меня в дверях… Разница между леди и цветочницей заключается не только в умении одеваться и правильно говорить — этому можно научить, и даже не в манере вести себя, а в том, как себя ведут с ними окружающие.
Миссис Хиггинс, мать профессора.
Миссис Пирс, экономка Хиггинса.
Альфред Дулиттл, отец Элизы. Пожилой, но ещё очень крепкий мужчина в рабочей одежде мусорщика и в шляпе, поля которой спереди срезаны, а сзади накрывают шею и плечи. Черты лица энергичные и характерные: чувствуется человек, которому одинаково незнакомы страх и совесть. У него чрезвычайно выразительный голос — следствие привычки давать полную волю чувствам[18]. Линию Альфреда Дулиттла, бросающего вызов общественной морали, Шоу в одном из интервью назвал самой серьёзной в пьесе, а самого Дулиттла он сравнил с Дон Жуаном[19]. В послесловии к пьесе Шоу сообщил, что, разбогатев, Дулиттл «стал необычайно популярен в фешенебельном обществе благодаря своему демагогическому таланту»[20].
Миссис Эйнсфорд Хилл, гостья миссис Хиггинс.
Клара, её дочь.
Фредди, сын миссис Эйнсфорд Хилл, влюблённый в Элизу.
Сюжет
Первый акт
Летний ливень собрал под портиком ковент-гарденскойцеркви св. Павла пёструю компанию, в том числе нищую уличную цветочницу, армейского полковника и человека с записной книжкой. Последний развлекает себя и окружающих, безошибочно угадывая, откуда кто родом и где ещё побывал. Полковник, заинтересовавшись, выясняет, что перед ним знаменитый специалист по фонетике, профессор Генри Хиггинс — по особенностям произношения он способен определить происхождение любого англичанина.
Оказывается, полковник и сам известный лингвист-любитель по фамилии Пикеринг, автор книги «Разговорный санскрит», и он приехал в Лондон специально, чтобы познакомиться с профессором. Хиггинс очень высокого мнения о книге Пикеринга, и новые друзья собираются идти ужинать к полковнику в отель, когда цветочница просит купить у неё что-нибудь. Довольный Хиггинс не глядя бросает ей в корзину горсть монет и уходит с полковником. Девушка потрясена — таких огромных, по её понятиям, денег у неё никогда не было[21].
Второй акт
Квартира Хиггинса на Уимпол-стрит, утро следующего дня. Хиггинс демонстрирует полковнику Пикерингу свою звукозаписывающую аппаратуру (фонограф). Миссис Пирс, экономка Хиггинса, сообщает, что к профессору пришла какая-то девушка. Появляется вчерашняя цветочница, представляется Элизой Дулиттл и просит научить её правильному выговору, чтобы устроиться в цветочный магазин.
Хиггинс относится к ситуации как к нелепому, хотя и забавному казусу, но Пикеринг искренне тронут и предлагает Хиггинсу пари. Пусть Хиггинс докажет, что он действительно величайший специалист (как он перед этим хвастал) и за шесть месяцев сможет превратить уличную цветочницу в леди, а на приёме в посольстве успешно выдаст её за герцогиню. Пикеринг готов также, если Хиггинс выиграет пари, оплатить стоимость обучения Элизы. Хиггинс не в силах устоять перед вызовом и соглашается. Элиза в сопровождении миссис Пирс уходит в ванную комнату.
Через некоторое время к Хиггинсу приходит отец Элизы, мусорщик, любитель выпить и совершенно аморальный тип. Он требует пять фунтов за невмешательство, в остальном судьба Элизы его не волнует. Дулиттл поражает профессора своим прирождённым красноречием и убедительным обоснованием своей бессовестности, за что получает свои отступные. Когда появляется чистенькая Элиза в изящном голубом кимоно, расшитом цветами жасмина, её никто не узнаёт[22].
Третий акт
Берлинский театр Rheingau-Theater. Элиза — Ингеборг фон Куссеров
Прошло несколько месяцев. Элиза оказалась прилежной и способной ученицей, её произношение стало почти идеальным. Хиггинс хочет узнать, можно ли уже вводить девушку в светское общество. В качестве первого испытания он привёл Элизу в дом к своей матери в её приёмный день. Ей строго-настрого предписано касаться только двух тем: погода и здоровье.
Одновременно там же появляется семья подруги миссис Хиггинс — миссис Эйнсфорд Хилл с дочерью и с сыном Фредди. Элиза сначала ведёт себя безупречно и разговаривает заученными фразами, но затем воодушевляется и переходит на рассказы из своего жизненного опыта, используя при этом вульгарно-простонародные выражения. Хиггинс, спасая положение, сообщает, что это новый светский жаргон.
После ухода Элизы и других гостей Хиггинс и Пикеринг наперебой увлечённо рассказывают миссис Хиггинс о том, как они занимаются с Элизой, вывозят в оперу, на выставки, какие забавные замечания она делает после посещения выставок. У Элизы, оказывается, обнаружился феноменальный музыкальный слух. Миссис Хиггинс с негодованием замечает, что они обращаются с девушкой, как с живой куклой.
В качестве результата первого выхода Элизы «в свет» миссис Хиггинс сообщает профессору: «Она шедевр твоего искусства и искусства своей портнихи. Но если ты действительно не замечаешь, что она выдаёт себя каждой своей фразой, значит, ты просто с ума сошёл». Друзья-лингвисты покидают дом несколько разочарованные. Обучение Элизы продолжается с учётом допущенных ошибок. Влюблённый Фредди засыпает Элизу письмами на десяти страницах[23].
Четвёртый акт
Прошло ещё несколько месяцев, и настал момент решающего эксперимента. Элиза в роскошном платье и — на этот раз — с безупречными манерами появляется на приёме в посольстве, где имеет головокружительный успех. Все присутствующие аристократы без тени сомнения принимают её за герцогиню. Хиггинс выиграл пари.
Придя домой, Пикеринг поздравляет Хиггинса с его успехом, никому из них не приходит в голову поблагодарить Элизу, которая приложила столько стараний со своей стороны. Элиза раздражена и обеспокоена. Старую жизнь она вести уже не может и не хочет, а для новой у неё нет средств. Контраст между феерическим успехом на приёме и пренебрежением дома слишком велик.
Когда Хиггинс уходит и вскоре возвращается в поисках домашних туфель, Элиза взрывается и запускает туфлями в Хиггинса. Она пытается объяснить трагизм своего положения: «На что я годна? К чему вы меня подготовили? Куда я пойду? Что будет дальше? Что со мной станет?» Но Хиггинс не способен понять чужую душу.
Дом миссис Хиггинс. Приезжают Хиггинс и Пикеринг, жалуются на исчезновение Элизы. Хиггинс признаётся, что чувствует себя без Элизы как без рук. Он не знает ни где лежат его вещи, ни какие у него назначены дела на этот день.
Слуга докладывает о приходе отца Элизы. Дулиттл очень изменился, теперь он выглядит как зажиточный буржуа. Он в негодовании набрасывается на Хиггинса, обвиняя профессора в том, что по его милости оказался вынужден изменить привычный образ жизни и стать из-за этого гораздо менее свободным, чем прежде. Оказывается, несколько месяцев назад Хиггинс написал в Америку одному миллионеру-филантропу, основателю «Лиги моральных реформ», что самый оригинальный моралист во всей Англии — это Альфред Дулиттл, простой мусорщик. Миллионер недавно умер, а по завещанию оставил Дулиттлу три тысячи фунтов годового дохода при условии, что тот будет читать лекции в его Лиге. Теперь бывший мусорщик — обеспеченный буржуа и вынужден, вопреки своим убеждениям, соблюдать каноны традиционной морали. Сегодня, например, он официально женится на своей многолетней сожительнице.
Миссис Хиггинс выражает облегчение, что отец теперь может позаботиться о своей дочери и что будущее Элизы не вызывает опасений. Она признаётся, что Элиза здесь, в верхней комнате. Хиггинс, однако, и слышать не желает о том, чтобы «вернуть» Дулиттлу Элизу.
Появляется Элиза. Все оставляют её наедине с Хиггинсом, и между ними происходит решительное объяснение. Хиггинс ни в чём не раскаивается, требует, чтобы Элиза вернулась, и отстаивает своё право на бесцеремонное поведение. Элизу это не устраивает: «Мне хочется ласкового слова, внимания. Я знаю, я простая, тёмная девушка, а вы джентльмен и учёный; но всё-таки я ведь человек, а не пустое место». Элиза сообщает, что нашла способ обрести независимость от Хиггинса: она отправится к его коллеге — профессору Непину и, став у того ассистенткой, раскроет ему методику обучения, разработанную Хиггинсом.
Миссис Хиггинс и гости возвращаются. Хиггинс демонстративно весело поручает Элизе по дороге домой купить сыр, перчатки и галстук. Элиза презрительно отвечает «Купите сами» и отправляется на свадьбу отца. Пьеса заканчивается открытым финалом[25].
Дополнения, сделанные Шоу для фильма 1938 года
Бернард Шоу в 1936 году
«Работа над экранизацией „Пигмалиона“ означала не просто расширение рамок комедии, но и развитие её сюжетных линий и обогащение новыми сценами». Шоу редко бывал доволен экранизациями своих пьес, но продюсера Габриэля Паскаля он лично поздравил с заслуженным успехом[26].
Первый акт
Расставшись в конце акта с Хиггинсом, «сказочно разбогатевшая» Элиза осуществляет свою давнюю мечту — приезжает домой на такси. Водитель, откровенно забавляясь её попытками выдать себя за завсегдатая таких поездок, отказывается от платы и со смехом уезжает. Подробно описана каморка Элизы — выбитый фрагмент окна заклеен бумагой, на стенах вырезки из газет, изображающие популярных актёров и леди в пышных нарядах, у окна пустая птичья клетка, напротив — кровать, на которую свалено «всё, что может сохранить тепло»[27].
Второй акт
После заключения пари Элиза в сопровождении миссис Пирс входит в ванную, которую вначале принимает за прачечную. Узнав, что ей предстоит вымыться самой, категорически отказывается — «от этого можно простудиться до смерти!.. Вы не знаете, что такое холод для меня, как я боюсь его». Миссис Пирс её успокаивает: Хиггинс принимает ванну каждое утро, к тому же воду можно сделать горячей. Элиза рыдает: если бы она знала, что её ждёт, никогда бы не пришла. Миссис Пирс вручает ей халат, тапочки, велит переодеться, регулирует температуру воды, щедро досыпает в ванну мыльный раствор и вооружается устрашающего вида щёткой. Выходит дрожащая от ужаса Элиза в халате, на вопрос, достаточно ли вода горячая, отвечает: «О-о! Слишком горячо!» Со словами «Это вам не повредит» миссис Пирс сдёргивает с Элизы халат, толкает в ванну и начинает энергично орудовать щёткой. Душераздирающие вопли Элизы слышны по всему дому[28].
Ещё одно добавление показывает первый урок Элизы. Хорошо пообедавшая, в новом платье, она сидит с напряжённым видом пациента на первом визите к врачу. Её нервирует также Хиггинс, который расхаживает по комнате, поскольку неспособен сидеть на одном месте, но несколько успокаивает присутствие Пикеринга. К удивлению профессора, Элиза довольно быстро понимает, чего от неё хотят, и старательно воспроизводит правильное звучание слов, не искажённое диалектом. Хиггинс восторженно обещает: «Пикеринг, из неё выйдет герцогиня!» Однако правильное произношение звука T Элизе никак не даётся, в конце урока Хиггинс даёт плачущей ученице для утешения конфету и выпроваживает её[29].
Третий акт
Эта яркая и весёлая сцена в конце акта — самое крупное из добавлений Шоу к первоначальному варианту пьесы. Оно посвящено главному событию всей интриги, то есть визиту Элизы, выдаваемой за герцогиню, на приём в посольство.
У здания посольства останавливается роллс-ройс, оттуда выходят Пикеринг в штатском, но с многочисленными орденами и медалями, затем Элиза с веером и в вечернем платье, также богато украшенная бриллиантами и цветами. За ними выходит Хиггинс. Элиза, как и большинство приехавших дам, надолго пропадает в дамской комнате, а к Хиггинсу радостно подбегает экспансивный молодой человек, длинноволосый, с устрашающего вида усами и бакенбардами. Он оказывается венгром по фамилии Непоммук (Nepommuck[30]), по прозвищу «Волосатый шпик» (Hairy faced dick), когда-то учившимся у Хиггинса фонетике. На приём он приглашён как профессиональный переводчик, знающий в совершенстве 32 языка, Непоммук хвастает, что легко разоблачает любую попытку скрыть своё происхождение, — например, вон тот «греческий дипломат» на самом деле сын английского часовщика. Полковник встревожен: эксперт по диалектам Непоммук может вскрыть истинную природу лжегерцогини.
Пикеринг представляет Элизу хозяйке приёма и выводит её в зал, где она немедленно становится центром внимания. Молодые люди встают на кресла, чтобы разглядеть незнакомую красавицу. Некоторые пытаются выведать что-либо у Пикеринга и Хиггинса, но те уклоняются от ответа. Неожиданно появляется Непоммук и заявляет: «Я всё выяснил! Она — подделка». На недоверчивое молчание собравшихся Непоммук торжественно провозглашает: таинственная гостья не может носить английскую фамилию Дулиттл, потому что слишком хорошо говорит по-английски — следовательно, она иностранка! Только хорошо обученные иностранцы обнаруживают столь совершенное владение английским языком. Более того, Непоммук уверен, что она венгерка королевской крови, потому что он тоже королевской крови и разбирается в таких делах.
Хиггинс задаёт провокационный вопрос: «А вы не пробовали заговорить с ней по-венгерски?» Ответ Непоммука: «Она очень умна! Она сказала мне: „Пожалуйста, говорите по-английски, я не знаю французского“. Спутать венгерский с французским! Это исключено, она знает оба».
Большинство присутствующих соглашаются с Непоммуком: Элиза — принцесса. Пари выиграно. Подходит усталая от впечатлений Элиза, и все трое направляются домой[31].
Четвёртый акт
В конце акта, после ссоры с Хиггинсом, Элиза в своей комнате собирает вещи, переодевается в дорожный костюм, показывает сама себе язык в зеркале и с решительным видом выходит из дома незамеченной. За дверью она натыкается на влюблённого Фредди, который уже много ночей мечтает у её окна.
Элиза признаётся, что больше всего ей хочется утопиться, и падает в объятия счастливого Фредди. Подъезжает такси, и парочка решает отправиться за советом к миссис Хиггинс[32].
Пятый акт
Шоу немного перестроил заключительные абзацы. Хиггинс, пытаясь восстановить прежние отношения с Элизой, поручает ей купить ветчину, сыр Стилтон, перчатки 8-го размера и галстук для нового костюма. Элиза отвечает: «8-й размер вам будет мал, у вас уже имеются три новых галстука, которые вы забыли в ящике умывальника, Пикеринг предпочитает сыр Глостер, а не Стилтон, а вы вообще не ощущаете разницы. Про ветчину я позвоню миссис Пирс. Что вы без меня будете делать, не представляю»[33].
Мнение Шоу о дальнейшей судьбе героев
Биограф Эмрис Хьюз пишет:
«Пигмалион» был весёлой, блестящей комедией, последний акт которой содержал элемент истинной драмы: маленькая цветочница хорошо справилась со своей ролью знатной дамы и больше уже не нужна — ей остаётся вернуться на улицу или выйти замуж за одного из трёх героев. А вот за кого? Шоу, дразня зрителей, оставляет эту альтернативу без ответа.
В конце первоначального текста пьесы Элиза и Хиггинс навсегда расстаются. В дополненном варианте 1938 года Хиггинс выражает уверенность, что она вернётся. В послесловии к пьесе Шоу охарактеризовал традиционные финальные бракосочетания героя и героини как «шаблоны и заготовки из лавки старьёвщика» и дал свою версию судьбы Элизы: она предпочла выйти замуж за влюблённого в неё Фредди[34]. Благодаря щедрости полковника Пикеринга новобрачные смогли осуществить давнюю мечту Элизы — открыли собственный цветочный магазин[20].
Шоу, как сказано выше, считал своей целью скорее дразнить зрителей, чем утешать их, и неизменно противился частым попыткам театральных и кинорежиссёров устроить Элизе и Хиггинсу благополучный любовный финал[35]. В послесловии автор объяснил, что слова Элизы в пятом акте, обращённые к Хиггинсу: «Я даже за вас не пошла бы замуж, если б вы меня попросили» — это продуманное решение, вытекающее как из женской интуиции, так и из доводов разума. Хиггинс слишком независим, неуправляем, деспотичен и не способен стать хорошим мужем, в то время как Фредди — полная противоположность[35].
Версия Шоу предполагает, что Элиза руководствуется разумом, а не чувствами. Многие критики, в их числе А.-С. Уорд (A. C. Ward) и Колин Уилсон, упрекали Шоу за «неудачный финал», представляющий собой отступление от художественной логики в пользу рационального скептицизма, победу прозаической «правды жизни» над «правдой искусства»[36]. Создатели фильма 1938 года и мюзикла «Моя прекрасная леди» тоже не согласились с Шоу и изменили финал — они рассматривали пьесу как современную версию сказки о Золушке, которой романтическая концовка подходит лучше[37].
Русские переводы
Первые русские переводы пьесы выполнили в начале 1910-х годов И. Р-ской, С. Разсохин, Б. Лебедев, в 1914 году ещё один перевод опубликовали М. Потапенко и 3. Львовский. В 1915 году пьесу переводили Г. Бакланов и Л. Рахат, в 1938 году появился перевод Г. Рыклина[38].
В современной России распространены несколько версий перевода пьесы.
1948 год: Евгения Калашникова (Бернард Шоу. Избранные произведения в двух томах).
1980 год: Полина Мелкова (Бернард Шоу. Полное собрание пьес в шести томах).
Отметим, что авторский подзаголовок названия пьесы (Romance) означает не «роман» (англ.novel) и не «романтическая история», а «выдумка, небылица». Полина Мелкова перевела это слово как «роман-фантазия». Шоу объяснил, что использовал слово Romance, потому что пьеса «представляет собой историю о бедной девушке, которая повстречалась у врат церкви с джентльменом и, подобно Золушке, была превращена им в прекрасную леди»[41].
Идейно-художественные мотивы
Бернард Шоу делает заметки во время генеральной репетиции «Пигмалиона». Апрель 1914
Сам Шоу цель своей пьесы определил следующим образом: «„Пигмалион“ — это насмешка над поклонниками „голубой крови“… каждая моя пьеса была камнем, который я бросал в окна викторианского благополучия»[42]. Шоу открыто признал, что его пьеса «интенсивно и нарочито дидактична»[43]. Позиция Шоу как убеждённого социалиста включала в себя требования освобождения общества от господствующей лжи и несправедливости, содействие духовному развитию и жизненному благополучию всех социальных групп. Главная идея пьесы: высшие классы отличаются от низших только одеждой, произношением, манерами, образованием — и эти социальные пропасти могут и должны быть преодолены[5]. Талант Хиггинса и благородство Пикеринга действительно делают из цветочницы герцогиню, и это можно понимать как символ будущего общественного прогресса и раскрепощения, к которому призывали Шоу и его единомышленники[44].
Для утверждения в обществе справедливости, утверждает драматург, главное — победить нищету и невежество. Избавление Элизы от этих бед укрепляют лучшие качества личности, присущие ей и прежде, — порядочность, чувство собственного достоинства, душевную чуткость, энергию. На менее сильные характеры, вроде Дулиттла-отца, бедность действует разрушающе[45]. Хиггинс, который в ходе «эксперимента» способствовал духовному освобождению Элизы, делал это непреднамеренно, он не в силах стать выше чисто эгоистических соображений. Душевная чёрствость Хиггинса, неспособного на понимание и уважение к Элизе, олицетворяет бездушие английского общества, и в этом трагизм финальной ситуации пьесы[34].
Критика
Практически все критики пьесы чрезвычайно высоко оценивают мастерство Шоу как драматурга. Биограф Хескет Пирсон рассматривает «Пигмалион» как поэму о рождении духовной личности[46]:
Перед нами поучительная история морального превосходства простой души над бездушным и недальновидным интеллектом, народной чистоты над интеллигентским варварством. Перед нами, если смотреть с философской точки зрения, восстание живой материи против чужеродной ей, игнорирующей её идеи…
«Пигмалион» — очередная пьеса Шоу о преодолении книжной премудрости, о чуде рождения человеческой личности — рождения, всегда связанного для Шоу с отрицанием общепринятых понятий и идеалов. Но тот же Шоу заставляет публику с восторгом следить, как каждый новый осмысленный звук, каждое выученное, освоенное слово отделяют на наших глазах человека от животного и как каждый пропущенный или искажённый звук, каждая ошибка размером в один суффикс возвращает этот процесс вспять, обращая в ничто все накопления культуры и цивилизации. Спору нет, «Пигмалион» — пьеса о слабости «чистого» интеллекта перед вскормившей его материей, но это пьеса и о силе слова, дарующей человеку ясное сознание — лучшее, по Шоу, средство ориентации и в самой запутанной житейской ситуации, и в самых сложных проблемах духа.
Ф. Деннингхаус придавал наибольшее значение не индивидуальной, а социальной философии пьесы, которые сформулировал так: «Если человеческое существо обусловлено средой и если объективное существо и объективные условия взаимно соответствуют друг другу, тогда превращение существа возможно лишь при замене среды или её изменении»[47].
Советский критик Пётр Балашов писал, что Шоу «тонко и остроумно раскрывает диалектику перехода от обыкновенного, повседневного к необыкновенному и бурному проявлению человеческой сущности Элизы Дулиттл… Мудрость и проницательность Шоу-художника состоит в том, что он открывает в „уличной девчонке“ именно те черты, которые делают возможным по видимости неожиданное, но вполне правдоподобное её превращение»[6]. Другой советский критик, Анна Ромм, отметила «демократический пафос пьесы», уверенность Шоу в наличии у простого народа до поры нереализованной творческой энергии и духовного богатства[3]. По мнению критика, название пьесы глубоко метафорично: «Человек, „выпавший“ из узаконенного социального порядка, оказался просто человеком и, ожив, заблистал всеми живыми красками своей долго скрываемой человечности… Народ в его [Шоу] представлении — необработанный, но ценный материал, драгоценный мрамор, в котором заложены возможности превращения в великолепное „произведение искусства“»[48].
В 1921 году Франц Легар обдумывал возможность написать оперетту на сюжет «Пигмалиона». Шоу, извещённый об этом проекте, категорически запретил такую переделку, написав своему представителю в Вене: «У меня нет никакого желания повторять историю „Шоколадного солдатика“». Шоу имел в виду оперетту «Шоколадный солдатик», написанную Оскаром Штраусом в 1908 году по мотивам комедии Шоу «Оружие и человек»; оперетта имела успех, но Шоу был ею крайне недоволен и никогда больше не разрешал переделки своих пьес[50].
Когда (уже после смерти Шоу) вторую попытку музыкальной адаптации сделал американский композитор Фредерик Лоу, он согласовал авторские права не на пьесу (запрет Шоу ещё действовал), а на сценарий фильма 1938 года, владельцем прав на который была киностудия. Так в 1956 году появился популярный мюзикл «Моя прекрасная леди»[50]. В некоторой степени музыкальной адаптацией «Пигмалиона» можно считать и советский фильм-балет «Галатея», где также использована музыка Лоу.
Культурное влияние
Джозеф Вейценбаум назвал «Элиза» (ELIZA) свою компьютерную программу «виртуального собеседника», имитирующую интеллектуальный диалог (1966 год).
↑В фильме 1938 года этого персонажа зовут Аристид Карпати (Aristid Karpathy), в мюзикле — Золтан Карпати (вероятно, в честь романа Мора Йокаи «Судьба Золтана Карпати»)
.svg){kind=small}
.svg){kind=small}
