Презу́мпция психи́ческого здоро́вья^[1] (презу́мпция психи́ческой норма́льности^[2]) — понятие, подразумевающее, что состояние психического здоровья не должно доказываться; лицо следует считать психически здоровым до тех пор, пока не будет собрано достаточно фактов, свидетельствующих о болезненном характере изменения его психики^[1]. Принцип презумпции психического здоровья вытекает из норм международного права^[3].

Принцип презумпции психического здоровья не позволяет выходить на диагноз тяжёлого психического (или иного) расстройства, пока не исследованы версии психического здоровья или нарушений более лёгкого уровня. Суть данного принципа состоит в защите пациента от возможной диагностической ошибки и назначения жёсткого лечения, когда этого можно избежать. Согласно принципу, всегда существует по меньшей мере две версии, между которыми необходимо проводить дифференциально-диагностический анализ, и даже в случае равных доводов следует склоняться к той версии, которая менее травматична для пациента^[4].

В судебно-психиатрической практике презумпция психического здоровья подразумевает, что лицо должно считаться вменяемым (дееспособным) до того момента, пока на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы не будет установлена как юридический факт невменяемость (недееспособность) конкретного лица^[5]. В российском праве признание лица недееспособным осуществляется судом^[6] на основании судебно-психиатрической экспертизы лечебно-диагностического учреждения.

Понятие «презумпция психического здоровья» было введено в судебную психиатрию в Англии в 1843 году в связи с рассмотрением дела M'Naghten, который страдал бредом преследования и пытался совершить преднамеренное убийство. Это дело положило начало правилу M'Naghten, при формулировании которого четырнадцать из пятнадцати судей пришли к выводу, что «каждый человек презюмируется психически здоровым и владеющим в достаточной степени рассудком, чтобы быть ответственным за своё преступление, пока противоположное не будет удовлетворительно доказано»^[1].

Понятие презумпции использовалось в судебной психиатрии в дореволюционной России. Так, В. Х. Кандинский говорил о невозможности изначального предположения о наличии душевной болезни, поскольку «здоровье есть правило, а болезнь — исключение». Психиатры отмечали и ещё одну сторону принципа презумпции: на II съезде отечественных психиатров, проходившем в Киеве в 1905 г., П. Д. Максимов указывал, что «при требовании заключения о состоянии умственных способностей подсудимого существует презумпция, что данное преступное деяние совершило именно то лицо, о котором даётся заключение, и что квалификация преступных деяний сделана судебным следователем правильно. Такая презумпция ставит эксперта в тяжёлое положение»^[1].

В советской судебной психиатрии принцип презумпции был вытеснен принципом целесообразности: поиск клинических признаков невменяемости субъекта, отвечающих критериям доказательства, оказался принесённым в жертву социальным обстоятельствам и субъективным концепциям в психиатрии. Неизбежное следствие этого — торжество принципа патернализма как в общей, так и судебной психиатрии, проявлением которого была политика поголовной диспансеризации и «взятия на учёт» всех лиц с нарушениями психической деятельности, попадавших в поле зрения психиатра, независимо от их желания^[1].

Патернализм в судебно-психиатрической экспертизе проявлялся в передаче психиатру-эксперту обязанности давать категорическое заключение о вменяемости/невменяемости субъекта и о необходимых принудительных мерах медицинского характера. Первый из этих выводов означает, что эксперт был вынужден исходить из версии следствия о содеянном и выносить на этом основании категорическое заключение о вменяемости/невменяемости подэкспертного во время совершения общественно опасных действий, прежде чем его причастность к этим действиям будет доказана в суде. Во втором случае эксперт говорил о необходимости применения к подследственному лицу меры государственного принуждения и указывал на степень её строгости, не имея для этого медицинских критериев. Такое определение объёма компетенции эксперта было закреплено и законодательно: ещё в 1944 году в постановлении Пленума Верховного суда СССР по делу Данилова указывалось: «Вопросы, которые должны быть выяснены в судебном заседании, имеют существенное значение для суждения не о вменяемости привлечённого лица, которая считается уже установленной, а для установления степени социальной опасности и для суждения о потребных мерах медицинского характера»^[1].

Одним из проявлений принципа патернализма в судебно-психиатрической практике явился случай П. Г. Григоренко: на судебном заседании психиатр-эксперт заявила, что П. Г. Григоренко «по своему психическому состоянию в настоящее время, а также по характеру совершённого деяния… представляет несомненную опасность для общества, в связи с чем нуждается в направлении на принудительное лечение в специальную психиатрическую больницу». Таким образом, психиатр-эксперт не только заявляла о факте совершения подэкспертным общественно опасного деяния, но исходя из этого оценивала его опасность и заявляла о необходимости применения к нему принуждения и помещения в специальные условия. Посмертная судебно-психиатрическая экспертиза в 1991 г. признала такое решение в отношении П. Г. Григоренко необоснованным^[1].

Принцип презумпции психического здоровья обозначен, в частности, в законодательстве Украины. Например, согласно статье 3 Закона Украины «О психиатрической помощи», «Каждое лицо считается не имеющим психического расстройства, пока наличие такого расстройства не будет установлено по основаниям и в порядке, предусмотренным настоящим Законом и другими законами Украины»^[7]. Аналогичная норма обозначена и в статье 6 Закона Республики Беларусь «Об оказании психиатрической помощи»^[3].

В российском законе «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании» понятие презумпции психического здоровья прямо не сформулировано. Тем не менее суть его отражена в статье 8 данного закона, которая запрещает требование сведений о состоянии психического здоровья гражданина при реализации им своих прав и свобод. Требование от гражданина предоставлять такие сведения или требование обследования его врачом-психиатром допускается только в случаях, специально оговоренных законами РФ^[3].

Принцип презумпции психического здоровья вытекает из норм международного права^[3]. Так, о презюмированной вменяемости говорит Международный стандарт ООН в области защиты прав и свобод человека, имеющий юридическую силу для России (статья 16 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года). Исходя из обозначенного в Конституции РФ приоритета норм международного права над национальным правом, можно утверждать, что положение о презумпции вменяемости действует в России, невзирая на отсутствие данной формулировки в российском законодательстве^[8].

На принцип презумпции психического здоровья ссылаются российские суды в своей практике — например, в решениях по делам о признании сделки недействительной по мотиву совершения её гражданином, не способным понимать значение своих действий или руководить ими. Как правило, это происходит о случаях, когда не удаётся установить, в том числе и с использованием специальных знаний, в каком состоянии лицо совершало сделку (например, завещание)^[3].

• Презумпция
• Презумпция невиновности