Хрусталёв, машину!
Жанр	драма
Режиссёр	Алексей Герман
Продюсеры	Александр Голутва Армен Медведев Ги Селлигман
Авторы сценария	Алексей Герман Светлана Кармалита
В главных ролях	Юрий Цурило Нина Русланова Александр Баширов Юри Ярвет-мл.
Оператор	Владимир Ильин
Композитор	Андрей Петров
Кинокомпании	Киностудия «Ленфильм». Студия первого и экспериментального фильма. Телеканал «РТР». Петроагропромбанк. Орими. Ля сет синема. Canal+
Дистрибьютор	PolyGram Filmed Entertainment[вд]
Длительность	137 мин. (Россия) 150 мин. (Франция)
Страны	Россия  Франция
Язык	русский
Год	1998
IMDb	ID 0156701

«Хрусталёв, маши́ну!» (фр. Khroustaliov, ma voiture!) — художественный фильм режиссёра Алексея Германа о последних днях сталинского времени, снятый им в 1990-х гг. по сценарию, написанному вместе с женой Светланой Кармалитой. Фильм, ставший для Германа во многом итоговым, примечателен усложнённым модернистским киноязыком, который может оказаться непроницаемым даже для подготовленного зрителя:

Аномально морозный февраль 1953 года. Действие начинается в день, когда Сталина разбил паралич. Фабула закольцована: в первой сцене показан арест истопника Феди Арамышева, который выйдет на свободу в конце фильма^[2].

В первой части на фоне «дела врачей» сочными, босховско-брейгелевскими красками нарисована эксцентричная картина жизни в доме генерала медицинской службы Юрия Клёнского. Хотя генерал пьёт коньяк чайными стаканами, он не может не чувствовать опасности, особенно после того, как встречает в госпитале собственного двойника. Так как двойники использовались госбезопасностью в показательных процессах, Клёнский понимает, что именно он назначен следующей мишенью по «делу врачей»^[3].

Когда в его доме появляется иностранец с известием о якобы живущей за рубежом родственнице, генерал, подозревая в нём провокатора, спускает его с лестницы. Однако местный стукач успевает доложить о контактах высокопоставленного доктора с иностранцами, и прямо в госпитале на него устраивают облаву. Предугадав это развитие событий, Клёнский уходит из дома и после ночи, проведённой у любовницы, пытается бежать из Москвы «в народ»^[4].

Вторая часть посвящена лагерному опыту генерала. Его семью выселяют в переполненную коммуналку, а самого Клёнского после задержания бросают на расправу банде зэков, которая подвергает его сексуальному насилию^[5]. Чудесным образом его освобождают и срочно доставляют к постели безнадёжного больного, в котором не сразу можно признать Сталина. После того, как тот умирает, Берия милостиво освобождает Клёнского^{[уточнить]} и произносит первую фразу послесталинской России: «Хрусталёв, машину!» (Иван Васильевич Хрусталёв — сотрудник органов госбезопасности, дежуривший на даче Сталина в день, когда тот скончался)^[6][7].

Вместо возвращения к семье генерал осуществляет свою мечту «уйти в народ» и затеряться на бескрайних просторах страны^[4][8]. В конце фильма он показан счастливым комендантом поезда, на спор удерживающим на своей бритой голове стакан портвейна^[3].

• авторы сценария: Алексей Герман, Светлана Кармалита
• режиссёр: Алексей Герман
• оператор-постановщик: Владимир Ильин
• композитор: Андрей Петров
• художник-постановщик: Владимир Светозаров
• постановщик трюков: Сергей Воробьев, Сергей Головкин
• продюсеры: Армен Медведев, Александр Голутва

По первоначальному сценарию, который Герман начал писать в конце 1980-х годов, главную роль в картине должен был исполнить Сергей Довлатов^[9]. Отправной точкой для создания сценария послужило детское воспоминание Германа о том, как его отец спустил с лестницы шведского журналиста, приняв его за провокатора^[10]. Дом Клёнского (в сценарии Глинского) по сути воспроизводит квартиру, в которой прошло детство режиссёра, со множеством чудаковатых обитателей (включая живущих в платяном шкафу дочерей репрессированного «врага народа»)^[10]. А. Ю. Герман передаёт сценарный замысел следующим образом:

Дело происходит, когда умирает Сталин и никто об этом ещё не знает. Русский генерал. Огромный, красивый, который считает, что всё это его не касается — то, что происходит в стране. Все занимаются евреями, а его — пронесёт. И вот его судьба. Достаточно драматичная и любопытная. Ещё там есть иностранец, который приехал, чтоб всем сделать хорошо, а сделал плохо. Есть мальчик, который вроде бы я сам, и чуть-чуть моя семья. Сталин и Берия тоже там существуют, но через призму этого генерала. И так плетутся три линии: генерал, иностранец, мальчик… Мальчик достаточно дрянной. Я, например, никогда не доносил на собственного отца, а в фильме мальчик пытается это сделать.

— А. Ю. Герман^[11]

Открывающая сцена фильма снята на Новой Басманной улице, рядом с домом Стахеева. Сцена с умирающим Сталиным снималась на Ближней даче, где прошли последние дни жизни «вождя народов»^[2]. Название фильма — реальная фраза Берии, которую тот произнёс, уезжая с кунцевской дачи после смерти Сталина^[12]. Иван Васильевич Хрусталёв — сотрудник органов госбезопасности, дежуривший на даче Сталина в день, когда тот скончался^[11][13]. На экране он не появляется.

Из-за перебоев с финансированием (американские спонсоры потребовали, чтобы Сталина сыграл американский актёр, и после несогласия Германа отказались от своего участия^[14]) фильм снимался целых семь лет и был очень ожидаем. «Мы несколько раз надолго останавливались, группа расходилась, её приходилось собирать; актёры разучивались играть в нашей манере, нужно было учить заново», — вспоминает Герман^[15]. Средства на создание русскоязычных копий предоставил «новый русский по имени Серёжа», который отказался назвать режиссёру свою фамилию^[10]. Часть финансирования поступила из Франции, часть удалось гарантировать благодаря содействию чиновников мэрии Санкт-Петербурга^[16].

В телеверсиях фильма часть реплик можно разобрать с большим трудом. Герман объясняет это собственным не всегда удачным экспериментированием с многослойным фоновым звуком^[4]. По его словам, все реплики можно разобрать в оригинальной киноверсии фильма^[4].

Фильм участвовал в основной конкурсной программе Каннского кинофестиваля (1998), но был не понят зрителями и практически освистан. Многие покинули зал, показ «просто шёл под хлопание кресел»^[17]. Тем не менее Джим Хоберман, например, назвал его одним из великих фильмов десятилетия^[18]. Кинопоказ в Японии прошёл с триумфом^[19]. Ведущие французские киноиздания впоследствии принесли режиссёру свои извинения за разнос, устроенный фильму после его показа в Канне^[4].

Российские кинокритики восприняли ленту куда более однозначно. Например, Андрей Плахов предрекал, что «Хрусталёв»:

…займёт своё место в истории кинематографа как самый личный и самый жёсткий фильм выдающегося режиссёра^[20].

Режиссёр Сергей Лозница назвал фильм Германа самым серьёзным в новейшем российском кинематографе:

Это самая мощная, важная рефлексия, это интеллектуальное, художественное событие^[21].

Пётр Вайль после просмотра картины написал:

Это было редчайшее столкновение с чем-то, что масштабами превосходит твоё представление даже не о кино, а о возможностях всякого искусства вообще. Наваждение — то, что охватывает зрителя. Сновидческая природа кино, быть может, нигде ещё не проступала с такой отчаянной и наглядной выразительностью. В «Хрусталёва» погружаешься без остатка^[1].

В 1999 году фильм был награждён премиями «Ника» в следующих номинациях: «лучший фильм», «лучший режиссёр», «лучшая музыка», «лучшая работа оператора», «лучшая работа художника-костюмера», «лучшая работа художника-постановщика»^[22]. Сам режиссёр отреагировал на вызванные фильмом споры философски:

Пройдёт шок от другого киноязыка и станет понятно, что это трагикомедия про нашу жизнь: так, как писал Гоголь, как пишет Беккет^[15].

Алексей Герман говорит, что в фильме «Хрусталёв, машину!» стремился проследить истоки проблем России как «изнасилованной, опущенной страны»^[10], которая «всегда всем всё прощает». По его словам, это не столько фильм об атмосфере 1953 года^[11], сколько

…наше представление о России, о том, что это такое, почему мы такие несчастные… Мы за миллионы убитых [в годы сталинского террора] просто сказали: «Ну ладно, ну нехорошо, забудем»^[15].

Кинокритик Михаил Трофименков обнаружил сходство между самодурами Клёнским и Сталиным — их беззащитность перед лицом судьбы. Он также отмечает зыбкость границы между гиперреализмом (мельчайшее восприятие деталей материального быта послевоенного времени, «бытовизм») и фантасмагорией в фильме Германа:

В апокалиптической атмосфере «дела врачей» медленно, но верно спивается колосс-генерал медицинской службы, директор госпиталя нейрохирургии. Происходящее вокруг настолько иррационально, что иногда кажется: все события фильма — его белогорячечная фантазия, подобно тому как вся «современная» часть «Однажды в Америке» — опийные грёзы героя Де Ниро. Натурализм перерастает в сюрреализм^[15].

Антон Долин обращает внимание на то, что

…в художественном мире Германа трудно уловить грань, отделяющую не только реальность от сновиде́ния, но и нечто наполненное глубоким смыслом от случайного. Благодаря непроговорённости сюжетных поворотов и отказу режиссёра от традиционного киноязыка с перебивочными крупными планами словно бы сама история поднимается перед глазами зрителя как неукротимая, ужасающая сила^[8].

• «Хрусталёв, машину!» на сайте ruskino.ru
• Мария Божович. Алексей Герман: «Изгоняющий дьявола»  (рус.). kinoart.ru. Искусство кино. — 1999. — № 6: июнь. — «Нас совершенно не интересовал ни Сталин, ни данный политический период. Мы хотели сделать фильм о России, а Сталин — это крайняя точка в истории страны. <…> Это всегдашнее несчастье России: в ней обожают тиранов и отталкивают людей прямых.» Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 30 июля 2017 года.
• Елена Стишова. Конец цитаты. «Хрусталёв, машину!», режиссёр Алексей Герман  (неопр.). kinoart.ru. Искусство кино, 2000, № 1, январь. — «Гениальность режиссуры Германа в том, на мой взгляд, что ему каким-то чудом удалось зафиксировать на экране реальность полувековой давности или, скажем мягче, свои воспоминания о ней на стыке между предсознанием и сознанием. Было — не было. Не то сон, не то явь. Зыбкость, размытость, дискретность. Вспышки памяти выхватывают из темноты забвения какой-то фрагмент навсегда исчезнувшей жизни. Это фантомная реальность. Но она смотрится как репортаж из прошлого.» Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 30 июля 2017 года.
• Мария Божович. Гениальность отчаяния. Французская пресса о фильме Алексея Германа «Хрусталёв, машину!»  (рус.) kinoart.ru. Искусство кино, 2000, № 3, март. — «„Хрусталев, машину!“, новый фильм, снятый Алексеем Германом, предлагает богатейшую поэтическую фреску сталинской эпохи, которую режиссёр трактует как вневременной портрет России — от царской до современной. (L'Echo du centre, 14 января 1999 года)». Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 30 июля 2017 года.
• Станислав Никулин. Хрусталёв, машину!  (рус.) kinomania.ru (5 сентября 2004). — «По окончании сеанса на фестивале, славившимся умной и чуткой аудиторией, большинство мест пустовало. Зрители начинали уходить из зала уже на пятнадцатой минуте фильма.» Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 30 июля 2017 года.
• Михаил Ямпольский. Локальный апокалипсис. О фильме Алексея Германа «Хрусталёв, машину!»  (рус.) nlobooks.ru. Новое литературное обозрение. Дата обращения: 30 июля 2017. Архивировано 8 августа 2014 года.
• Алексей Герман: «Мы – рабы» // discours.io.