Идеология фашизма является предметом многочисленных дискуссий.

Идейная среда фашизма сформировалась на рубеже XIX—XX веков. Фашистские режимы, установившиеся в ряде государств Европы в первой половине века стали инициаторами Второй мировой войны. После войны сформировались ультраправые националистические партии и группы, являющиеся идеологическими и политическими наследниками фашизма (неофашизм)^[1].

В узком смысле под фашизмом понимается итальянский фашизм, праворадикальное политическое движение тоталитарного типа в Италии в 1919—1945 годах под руководством Бенито Муссолини. В более широком варианте термин применяется для обозначения общественно-политических движений и идеологий крайне правого толка и соответствующих им форм государственного правления, которые обладают рядом общих признаков^[1].

Американский историк Роберт Суси^[англ.] в Британнике^[2], К. С. Гаджиев в Новой философской энциклопедии^[3] и другие источники относят к фашистским ряд организаций и движений, активных в 1920—1945 годах: НСДАП^[4][5][6], Испанская фаланга^[2][4], усташи^[2], португальский Национальный союз^[2] финляндское Движение Лапуа, Скрещённые стрелы в Венгрии^[2], румынская Железная гвардия^[2] и ряд других.

Британский политолог Роджер Гриффин писал, что в рамках сложившегося научного консенсуса фашизм понимается как «подлинно революционная, межклассовая форма антилиберального и, в конечном счёте, антиконсервативного национализма»^[7].

В издании Колумбийского университета 1984 года фашизм понимается как организованная форма интегративного радикального националистического авторитаризма^[8].

Социолог фашизма Хуан Линц даёт более пространное определение фашизма: «гипернационалистическое, часто пан-националистическое, антипарламентаристское, антилиберальное, популистское, частично антикапиталистическое и антибуржуазное, антиклерикальное или по меньшей мере неклерикальное движение, ставящее целью национальное и социальное объединение через единую партию и корпоративное представительство»^[9].

Британский учёный Роджер Итвелл^[англ.] даёт более лаконичное определение: фашизм «преследует цель возглавить социальное возрождение на основе холистически-национального радикального третьего пути»^[10].

Почва для возникшего в 1990-х годах «нового консенсуса» (далёкого от «школы мысли»), существующего главным образом в англоязычных социальных науках, была подготовлена рядом попыток сформулировать общую теорию фашизма, предпринятых, в частности, Ойгеном Вебером, Зеэвом Штернхеллом, Джорджом Моссом, Хуаном Линцем, Энтони Джеймсом Грегором^[англ.] и, прежде всего, Стэнли Пейном^[7].

Роджер Гриффин и его школа «нового консенсуса» (Зеэв Штернхель и др.) стремятся основывать определение фашизма исключительно на его идеологии^[7]. Гриффин, обращая внимание прежде всего на ценностную составляющую, трактует фашизм как «мифическое ядро» «популистского ультранационализма», вдохновлённого идеей перерождения нации, расы или культуры и созданием «нового человека»^[11]. Он определяет фашизм как «палингенетический ультранационализм», предполагающий, что в своём мифологическом ядре фашистская идеология нацелена не на возрождение нации (как другие националистически-популистские идеологии), а на её «сотворение заново»^[6][12] («Фашизм — политическая идеология, мифическим ядром которой в различных её проявлениях является палингенетическая форма популистского ультранационализма»^[7]). «Палингенетический — общий термин для видения радикально нового начала, которое следует за периодом разрушения или предполагаемого распада». Таким образом, палингенетический ультранационализм — идеология, «мобилизующее видение которой — возрождение национального сообщества подобно фениксу, как после периода посягающего [на сообщество] упадка, который едва не уничтожил его»^[13].

Эту концепцию, по мнению немецкого политолога Андреаса Умланда, можно считать более или менее принятой на сегодняшний день в англоязычном научном сообществе^[14].

Гриффин также считает фашизм одной из главных антигуманистических идеологий. Кроме того, он рассматривает фашизм как реакцию на секуляризирующее и разочаровывающее влияние современности^[7].

По мнению Гриффина, идеология фашизма прочно связана с модернизацией и современностью, она приняла значительное разнообразие внешних форм для приспособления к конкретному историческому и национальному контексту и привлекла широкий спектр культурных и интеллектуальных течений, как левых, так и правых, антимодернистских и промодернистских, национальных и наднациональных, рациональных и антирациональных. Гриффин писал о мифопоэтической матрице, которая определяет синтез идеологии той или иной формы фашизма из разнообразных идей. Главной мотивацией идеологии, пропаганды, стиля политики и действия, является видение грядущего возрождения нации из упадка. Идею о национальном «возрождении» Гриффин считает центральным в идеологической динамике фашизма мифом и рассматривает её как «фашистский минимум». В рамках фашизма предполагается, что нация способна к возрождению из кризиса и упадка и созданию революционно нового политического и культурного порядка, охватывающего всех «истинных» членов национального сообщества. Под «возрождением» понимается не восстановление того, что было в действительности (что составляет архетипическую консервативную утопию), а «новое рождение», сохраняющее некие заявленные данной идеологией «вечные» принципы («вечные» римские или «арийские» свойства и т. п.) в обществе нового, современного типа. Социально-политический кризис является предпосылкой для массовой привлекательности веры, обещающей радикальное новое начало (например, «новую Италию»)^[7].

Муссолини, несмотря на непостоянство на уровне доктрины на протяжении всей своей карьеры, оставался верным видению национального возрождения, которое он развил из своего марксистского ревизионизма через его связь с вокеанизмом в конце 1900-х годов. Эта идеология в смысле основного мифа образовала ядро, вокруг которого большой спектр противоборствующих течений палингенетического ультранационализма смог сформироваться в широкий союз, поддержанный сначала движением, а затем режимом. Термин «фашизм» (первоначально относившийся к итальянскому фашизму) стал общим термином для популистского палингенетического ультранационализма (фашизма в широком смысле), потому что (итальянский) фашизм был первой организованной формой этого нового идеологического соединения, которому удалось выйти на национальную политическую арену и сформировать режим^[7].

Эмилио Джентиле писал, что существенной частью фашистского «стиля» политики стал «литургический» стиль. По мнению Гриффина, этот стиль возник спонтанно из стремления, отчасти манипулятивного, отчасти идеалистического, вызвать у итальянцев субъективное переживание того, что они живут в эпической новой эре. Фашистский ритуал драматизировал миф о том, что эпоха либерализма наконец преодолена в новом типе государства, ставшим возможным благодаря гению итальянцев и Муссолини. В октябре 1922 года история Италии буквально «началась заново». Фашистский тоталитаризм рассматривается Гриффином не как самоцель, а как средство осуществления коллективной революции сознания. Как фашистское представление об «органической», «героической» нации, так и архетипический образ возрождения являются проекциями человеческой мифопеи. Фашизм объединяет их, чтобы создать внутренне утопическую форму политики, в которой принцип реальности постоянно отвергается мифическим императивом, что порождает растущую диспропорцию между желаемым и реальными фактами, между риторикой и объективной истиной. По этой причине фашистское видение в итоге обернулось исторической катастрофой^[7].

По мнению Гриффина, эвристическое использование его теории позволяет различить фашистский образ мыслей, все ещё активно действующий в рамках некоторых послевоенных проевропейских течений, групп по изучению культуры и на виртуальных веб-сайтах, не демонстрирующих прямой связи с фашизмом, не использующих парамилитарстскую форму, и зачастую позиционирующих себя как обладающих антирасистским, антинационалистическим, антифашистским и аполитичним (или, скорее, «метаполитическим») мировоззрением^[7].

К теории фашизма как палингенетического ультранационализма близок ряд историков, особенно в США, публиковавшие работы на тему фашистской культуры, в частности, Джеффри Шнапп, Мейбл Березин, Эмили Браун и Рут Гиат, которые эмпирически демонстрируют необходимость внимания к попыткам фашизма провести культурную революцию, какими бы непоследовательными в теории и безуспешными они ни были, а также ряд итальянских исследователей идеологии фашизма и неофашизма, включая Пьер-Джорджо Зунино, Эмилио Джентиле, Марко Ревелли и Франко Феррарези^[7].

Спенсер Саншайн писал, что идеология национал-анархизма напрямую связана с палингенным популистским ультранационализмом, который Гриффин определяет как ядро фашизма^[15].

А. А. Галкин определял фашизм как «правоконсервативный революционаризм»^[1].

Американский политолог и историк Роберт Пакстон^[англ.] определяет фашизм как «форму политического поведения, отмеченную чрезмерной озабоченностью упадком сообщества, униженностью, жертвенностью, компенсированную культами единства, силы и чистоты, на основе которой опирающаяся на массы партия активистов националистов в сложном, но эффективном сотрудничестве с традиционными элитами, отказываясь от демократических свобод, насильственно реализует без этических и легальных ограничений цели внутреннего очищения и международной экспансии»^[16].

Американский политолог Энтони Джеймс Грегор^[англ.] использовал такие выражения, как «возрождение», «искупление», «обновление», «обновление», «новый человек», чтобы объяснить конечную цель фашистской идеологии. Согласно Грегору, «фашизм… это вымученное, яростное и страстное требование национального возрождения», что является отходом от его более ранней идеи фашизма как формой «диктатуры развития»^[7].

Американский историк Уолтер Лакер, вопреки большинству исследователей, рассматривает исламский фундаментализм как разновидность фашизма в рамках категории «клерикальный фашизм»^[7].

Британский историк Денис Мак Смит^[англ.] отрицает, что Муссолини или его движение имели идеологическое измерение, тем самым сводя «общий фашизм» к плоду социального научного воображения^[7].

Большинство учёных помещает фашизм в крайне правую часть политического спектра^[17]. Это направление исследований акцентируется на социальном консерватизме фашизма и его авторитарных средствах противодействия эгалитаризму^[18][19]. Родерик Штакельберг относит фашизм — включая нацизм, который, по его словам, является «радикальным вариантом фашизма» — к правым идеологиям, объясняя: «Чем в большей степени человек считает абсолютное равенство между всеми людьми желательным условием, тем левее он будет в идеологическом спектре. Чем в большей степени человек считает неравенство неизбежным или даже желательным, тем правее он будет»^[20].

Большинство учёных идентифицируют нацизм как форму ультраправой идеологии и политики, фашизма^{[21][22][23][24]} и крайнюю форму политического этнического национализма^[25] в рамках немецкого националистического движения фёлькише^[24] или находившийся под сильным влиянием последнего^[26]. Крайне правая идеология в нацизме включают идею, что существуют люди «высшей расы», которые имеют право доминировать над другими людьми и очищать общество от предполагаемых «низших элементов»^[23]. Майкл Манн, полемизируя с противниками отнесения нацизма к фашизму, настаивает на том, что нацизм является фашизмом, и последний следует рассматривать как более общий феномен^[22].

Ряд учёных склонны выделять нацизм как особый исторический феномен, не считая его одной из разновидностей фашизма^[27][28][29]. Так, по мнению американского историка Джона Лукача, между немецким национал-социализмом и итальянским фашизмом существовало больше различий, чем сходства^[30]. Израильский политолог Зеэв Штернхель исключает нацизм из семьи общего фашизма из-за «биологического расизма» нацистской идеологии^[7].

Гитлер восхищался Муссолини вплоть до того, что нацистское приветствие стало заимствованием римского салюта фашистов. Тем не менее, фашисты, в отличие от нацистов, могли не проявлять в крайней форме расизм и антисемитизм. Итальянские фашисты с 1930-х годов приняли доктрину о белом превосходстве в африканских колониях^[31]. Итальянский фашизм в ответ на приход Гитлера к власти и из-за необходимости союза с Германией, принял антисемитскую риторику, и в конечном итоге, антисемитскую политику. В 1936 году Муссолини сделал свой первый письменный донос на евреев, утверждая, что антисемитизм возник лишь потому, что евреи стали слишком сильно доминировать во власти многих стран; он заявлял, что евреи — «жестокое» племя, которое стремилось «полностью изгнать» христиан из общественно-политической жизни страны^[32]. В 1937 году член фашистской партии Паоло Орано^[итал.] критиковал сионистское движение как часть британской внешней политики, которая направлена на осуществление британских интересов без учёта христианского и мусульманского присутствия в Палестине. Об итальянских евреях Орано заявил, что они «должны заниматься только своей религией и не беспокоить патриотических итальянцев»^[33].

Консерваторы и фашисты в Европе сходны в их антикоммунизме и в отношении идеи национальной гордости^[34]. Консерваторы и фашисты отклоняют либеральную и марксистскую линейную, прогрессивную эволюцию в истории^[35]. Как и консерваторы, фашисты акцентируют внимание на порядке, дисциплине, иерархии, боевых (военных) добродетелях, сохранении частной собственности^[34]. Фашистская пропаганда в части идей «здоровых» и «неприкосновенных» национальных традиций, таких как рыцарская культура, а также «золотого века», имеет сходство с консерватизмом. Фашисты могут заключать прагматичные тактические альянсы с традиционными консервативными силами с целью достижения и удержания власти^[6].

Фашистами становились правые консерваторы, которых не устраивали традиционные правые подходы^[36]. Во многих европейских странах фашисты заполнили политический вакуум после Первой мировой войны, когда позиции консерваторов сильно ослабли^[37].

По вопросам взаимоотношения фашизма и расизма в науке существуют разные мнения. Сторонники одной точки зрения, в целом склонные выделять нацизм из фашизма, полагают, что идея биологического расизма была прерогативой нацистского режима, тогда как в фашизме делается акцент на нацию, а не расу^[27][28][29].

Согласно другой точке зрения, представленной прежде всего Роджером Гриффином и его школой «нового консенсуса», биологический расизм органично вплетается в теорию и особенно практику фашизма, основанную на идее необходимости революционного «возрождения» и «очищения» нации или расы (палингенезиса). Сторонники этой точки зрения, в частности, полагают, что «классический» итальянский фашизм имел более расистский характер, чем было принято признавать в историографии до конца 1980-х годов. Тем не менее, и эти учёные считают биологический расизм лишь одной (хоть и весьма распространённой) из возможных исторически обусловленных разновидностей такого непременного признака фашизма, как ультранационализм, и не считают идею расы неотъемлемым компонентом фашистской идеологии^[38][39].

По мнению Гриффина, фашистский ультранационализм представляет собой не просто открыто антилиберальную, антипарламентскую форму национализма, но охватывает широкий спектр этноцентризма, возникающий из внутренней неопределённости понятия «нация» и из множества перестановок, в которых расизм может выражаться как рационализированная форма ксенофобии. Благодаря той многозначности и гибкости учёный считает, что выделяемый им «фашистский минимум» охватывает различные концепции «итальянской расы» в рамках итальянского фашизма, а также идеологию еврофашизма («Европа ста флагов»). Сюда входит и идея, ставшая частью большинства форм еврофашизма, — гомогенных этнических сообществ или этносов, а не национальных государств как основной единицы «здоровой» культуры. Фашистский ультранационализм также охватывает биологически детерминистский расизм (часто ошибочно приравниваемый к расизму tout court) и проявляющемуся в нацизме, а также в некоторых элементах идеологий румынской «Железной гвардии», Британского союза фашистов и венгерской Партии скрещённых стрел. В каждом случае такой расизм сосуществовал с «культурным» и «духовным» «диалектами» расизма, гораздо более близкими к господствующим фашистским типам)^[7].

Теория Гриффина отводит на второй план другие явные черты фашистского режима или движения, такие как его антисоциализм, дирижистская экономика и социальная политика, империализм, милитаризм, культ вождя и компромисс с традиционным консерватизмом. Гриффин относит их к «второстепенным» аспектам фашизма, которые могут возникнуть при попытке реализовать фашистскую утопию и не являются частью «фашистского минимума». В этом состоит основное различие с трёхчастным «типологическим описанием» Стэнли Пейна и определением, состоящим из одного предложения, оба из которых, согласно Гриффину, относятся к идеологическим, организационным и «стилистическим» аспектам фашизма, зависящим от специфического этоса межвоенного периода, а не присущим самому фашизму. Речь идёт в первую очередь о таких чертах, как культ вождя, парамилитаризм, театральная политика, территориальный экспансионизм, корпоративистская экономика^[7].

Некоторые авторы считают, что идеальный тип фашизма Гриффина не подходит для описания нацизма, потому что тот был расистской, а не националистической идеологией. Гриффин отмечает, что в нацистской мысли германская нация и «германская раса» практически совпадали, а обращение к национализму простых немцев в смысле неумеренной любви к собственной культуре играло большую роль в социальной инженерии Третьего рейха^[7].

Согласно Гриффину, фашистский популизм, выражаемый в использовании масс, сочетается с иерархической концепцией общества, поскольку «возрождаемая» национальная или этническая общность, к которой стремятся фашисты, задумана ими в глубоко антиэгалитарном духе. Носителями революционности могут считаться «весь народ» или его «здоровые» члены, а не отдельный класс или социальная группа. Однако в «нынешнем» состоянии «упадка» нации большинство из них «спит», заражено «чуждыми» ценностями, так что фашизму необходим «авангард», способный взять на себя «героические» задачи распространения правильного видения и захвата власти. При новом режиме часть «авангарда» станет новой правящей элитой, «естественной элитой», основанной не на классовой принадлежности, власти или богатстве, а на степени их приверженности «истинному учению» и полезности для её реализации. Фашизму присуще двойственное отношение к массам как к «доверчивым овцам» и «потенциальным героям»^[7].

Кас Мудде и Кристобаль Кальтвассер утверждают, что, хотя фашизм «заигрывал с популизмом… в попытке заручиться массовой поддержкой», его лучше рассматривать как элитарную идеологию. В частности, отсылают к характерному для фашизма превознесению вождя, расы и государства, а не народа. Они отмечают, что популизм используется различными идеологиями, в том числе фашизмом, либерализмом и социализмом, не обязательно являясь определяющей характеристикой этих идеологий. Они называют сочетание популизма, авторитаризма и ультранационализма «браком по расчёту»^[40].

Когда в 1917 году произошла революция в России, а после Первой мировой войны получила распространение «демократическая» революция, в качестве политической реакции на эти изменения поднялись антибольшевизм и антиэгалитаризм, ставшие сильными «реставрационными движениями» на европейской арене. В рамках этой волны и сформировались фашистские движения^[41].

Не все режимы и движения, в 1930-е годы относившиеся левыми силами к фашистским, считаются таковыми в современной науке^[12].

Владимир Ленин ещё в ноябре 1922 года сопоставил итальянских фашистов с черносотенцами царского времени^[42]. Тогда же, почти одновременно, социалистические и коммунистические авторы стали обозначать как «фашистские» многие конкурирующие движения и режимы^[43]. Социал-демократов Коминтерн обвинял в потворстве фашизму, введя термин «социал-фашисты». Суть позиции Коминтерная была в том, что демагогия социал-демократов и их предательства коммунистов и рабочих (например, Капповский путч или «Красное двухлетие») приводят к установлению фашизма.

Впоследствии в дискуссии коммунистов о понятии фашизма такое обобщение, по-видимому, не вызывало сомнений, хотя в начале 1920-х годов Клара Цеткин, Антонио Грамши, Пальмиро Тольятти и некоторые другие итальянские авторы предостерегали от обозначения всех антидемократических и антикоммунистических явлений как фашистских, поскольку при этом стирались специфические черты итальянского фашизма^[5].

С конца 1920-х годов противники немецкого национал-социализма всё чаще именуют его «фашизмом». В частности, это было характерно для советской политической фразеологии^[44].

Своё определение фашизма Коминтерн представил в 1934 году в резолюции XIII пленума Исполнительного комитета Коммунистического интернационала^[45], а на VII Конгрессе Коминтерна в 1935 году его повторил Георгий Димитров, докладчик по этому вопросу (так называемое «димитровское» определение):

Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов^[46].

По мнению Андреаса Умланда, это определение оказало крайне негативное влияние, так как привело к недооценке фашизма и дезориентировало левое антифашистское движение Европы в предвоенный период^[12].

Роджер Гриффин писал, что как и в случае с ленинизмом, фашизму необходим «авангард», способный взять на себя «героические» задачи распространения «подлинного» видения и захвата власти^[7].

Для фашизма характерно подробное и навязчивое государственное управление экономикой и/или обществом. Дирижизм занимал центральное место как в фашистских, так и в коммунистических системах, однако фашистские не требовали перехода к прямой государственной собственности на средства производства, пока экономика могла использоваться для служения целям фашистского режима^[47].

Согласно Гриффину, чтобы соответствовать идеальному типу фашизма, выводимому им, ультранационализм должен быть явной частью официальной доктрины режима, а не только политической практики. Каждое коммунистическое государство вело себя ультранационалистически в своей внешней политике и социальной инженерии. Но, несмотря на то, что на практике они проводили программу «палингенетического ультранационализма», это не квалифицирует их как фашистские государства, потому что их основным мифом официально оставался марксистско-ленинский интернационализм. Согласно коммунистической идеологии, в предсмертной агонии находился капитализм, а не нация^[7].

Фашизм существенно противоречит либерализму. Фашисты обвиняют либерализм в превращении человека в материалистическое существо, высший идеал которого — получение прибыли^[48]. В частности, фашизм противостоит либеральному материализму, рационализму, индивидуализму и утилитаризму^[49]. Фашисты считают, что акцент на индивидуальной свободе приводит к разобщённости внутри нации^[48]. Фашисты поддерживают иерархический индивидуализм с опорой на социал-дарвинизм. По мнению ультраправых, такая система способствует «совершенствованию человека» и отсеивает «слабых»^[50].

Фашизм и либерализм сходны в поддержке права частной собственности и рыночной экономики^[49].